Вид на четвертый энергоблок из Припяти. Фото: Глеб Гаранич / Reuters

Ликвидаторы аварии на Чернобыльской АЭС рассказали, как устраняли последствия катастрофы

26 апреля 1986 года произошла катастрофа, которая раз и навсегда положила конец вере человечества в мирный атом. На Чернобыльской атомной электростанции в украинском городе Припять взорвался четвертый энергоблок. Огромные территории были загрязнены радиоактивными веществами. В радиусе 30 км от АЭС пришлось создать зону отчуждения, эвакуировав из нее 270 тыс. человек. Еще 600 тыс. человек несколько лет, ежедневно рискуя своим здоровьем, работали над устранением последствий аварии. Впоследствии таких людей назвали «ликвидаторами».

«Русская планета» собрала воспоминания нескольких ликвидаторов. Травматолог Александр Лощинский сейчас живет в Израиле, инженер-системотехник Валентин Грач — в США, энергетик, специалист по коммунальным сетям Дмитрий Механошин — в Красноярске. В 1986 году все специалисты оказались в одной горячей точке — в Припяти.

«Забрали прямо из кабинета»

По официальным данным, в непосредственной близости от четвертого энергоблока работала лишь радиоуправляемая техника, которой отдавали команды с безопасного расстояния. Но на деле автоматы не справлялись с огромным объемом работ, ломались, и тогда на помощь им направляли людей. Сотрудников станции, пожарных, милиционеров, шахтеров, солдат срочной службы и запаса, которых называли «партизанами». Резервистов вылавливали по всей стране — с повестками приходили прямо на работу. Набирали намного больше, чем реально требовалось, потому что до Чернобыля добирались далеко не все. Узнав, куда их везут, не меньше половины сбегали по дороге.

– В основном военкоматы старались собрать шоферов, механизаторов и врачей, — рассказывает корреспонденту РП чернобылец Александр Лощинский. — Моего друга, работавшего хирургом, забрали прямо из собственного кабинета, когда он принимал больных. Пришли с повесткой и сказали: «Все, пошли». Даже домой заехать не дали, сразу отвезли на сборочный пункт и оттуда погрузили в поезд. Жене он смог позвонить только из телефона-автомата по дороге. Иначе бы она еще долго не узнала, что с ним случилось. Меня, травматолога, забрали из дома. Считалось, что мне еще повезло — хотя бы смог нормально проститься с женой и детьми перед поездкой.

Прибыв на место катастрофы, врачи долго недоумевали, зачем призвали именно их. По специальности они не работали ни дня. Махали лопатами вместе со всеми. По данным общественной организации «Чернобылец», всего в 1986–1987 годах на аварийном энергоблоке отработало свыше 240 тыс. человек. А за последующие несколько лет в ликвидации последствий чернобыльской аварии приняло участие в общей сложности свыше 600 тыс. человек.

– Основной объем работ выполняли не радиоуправляемые роботы, а обычные люди, — делится воспоминаниями чернобылец Валентин Грач. — Это мы возили песок и щебень, ровняли и засыпали грунт, укладывали бетон, свозили в могильники мусор, который потом утрамбовывали танками. Рыли тоннель под реактор и откачивали грунтовые воды, чтобы предотвратить еще один взрыв. Отсыпали дамбы на реке Припять. Вилами грузили в самосвалы «промокашки» — специальные пропитки, которые добавляли в радиоактивную жидкость. Обмывали дезактиватором внутренние помещения станции, освинцовывали окна. Убирали куски радиоактивного графита, выброшенного взрывом из реактора. Роботы ломались, а мы ничего, держались. Понимали, что выхода нет. Любой ценой нужно было построить бетонный саркофаг над взорвавшимся четвертым энергоблоком — «укрытие», как его тогда называли. Иначе пострадала бы вся Европа.

Припять. Фото: Глеб Гаранич / Reuters 

Людей отвозили на работу в два этапа. Сначала в обычных грузовиках до Чернобыля, где заканчивалась «чистая зона». А потом — до Припяти, в специальных машинах, облицованных изнутри свинцовыми листами. Там, на месте, им выдавали респираторы-«лепестки», защитные костюмы ОЗК, перчатки и резиновые сапоги — считалось, что это обмундирование спасет от радиации.

На станции работали вахтовым методом. По 10 минут в час. По окончании каждого часа — мойка в санпропускнике. Одна смена длилась 4–6 часов. Этого хватало, чтобы получить максимально допустимую дозу облучения. Затем нужно было пройти очистку и принять душ — иначе не пускали даже в столовую.

– Людей заменяли на новых, когда они набирали максимальную дозу облучения, — говорит Валентин Грач. — Я попал в Припять через два месяца после аварии. Тогда нужно было набрать 25 рентген. До этого норма была в 2 раза выше, 50 рентген. В среднем 25 рентген набирали за 3–4 недели работы. По распоряжению начальства, полагалась набирать не более 2 рентген в сутки. Но некоторые хотели вернуться домой как можно скорее, и старались облучиться быстрее, за 2–3 дня.

Когда резервист набирал дозу облучения в 25 рентген, ему делали запись об этом в военном билете и отпускали домой. По прибытии каждому ликвидатору выплачивали пятимесячный оклад. Тех, кто плохо работал или не соблюдал дисциплину, наказывали — записывали, что они получили дозу в 24,5 рентгена. Тогда дополнительных выплат не полагалось.

Мертвая Припять

Когда четвертый энергоблок закрыли бетонным колпаком, уходившим под землю на 30 метров, чтобы грунтовые воды не загрязнили реку Припять, нужно было провести дезактивацию самого городка.

– Звучит громко и красиво — «дезактивация», а на деле все было очень просто, — рассказывает чернобылец Дмитрий Механошин. — Работали автомобильно-разливочные станции, из которых по шлангам подавался специальный раствор, впитывающий радиоактивную пыль. Мы промывали этим раствором все строения. Затем асфальт и верхний слой земли снимали и захоранивали. На следующий день ветер покрывал город новым слоем радиоактивной пыли, и все нужно было начинать заново. Обстановка в покинутом жителями городе была жутковатой.

– Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами, — признается Александр Лощинский. — На опустевших балконах висит белье, которое хозяева хотели высушить, но уже не смогли забрать. В открытых окнах развеваются занавески. Повсюду транспаранты «Мир! Труд! Май!» — город готовился встретить первомайские праздники, когда произошла катастрофа. А на деревьях вокруг — ни единого листочка. Они облетели после того, как их полили специальным раствором, превращающим радиоактивную пыль в пленку. Зато почему-то сохранились яблоки. Представьте: голые ветки, а на них — яблоки, как на детских рисунках. А на нижних ветвях сидят куры. Почему они решили перебраться на деревья, не знаю. Ни до, ни после, я ничего подобного не видел. Мороз по коже пробирал.

Через месяц после катастрофы выяснилось, что Припять опустела не до конца. Однажды к солдатам пришла старушка и попросила хлеба. Они не могли понять, откуда она взялась, как смогла пройти посты, окружавшие зону катастрофы. Как оказалось, пожилая женщина решила, что не покинет город, в котором прожила всю свою жизнь. Когда горожанам сказали, что «нужно уехать на несколько дней» — о том, что они покидают Припять навсегда, никто не предупреждал, чтобы не создавать панику — старушка решила дождаться возвращения соседей в собственной квартире. Запаслась водой, хлебом, макаронами, консервами и заперлась, чтобы ее не нашли и не забрали силой. А для защиты от радиации развесила по стенам мокрые простыни. К людям вышла лишь после того, как закончились сухари.

Между патриотизмом и страхом

Многие ликвидаторы поначалу даже не догадывались, какой вред был нанесен их здоровью за месяцы, проведенные в зоне поражения. Ничего не зная о радиации, они нарушали элементарные требования безопасности. Снимали респираторы, через которые было сложно дышать, и в легкие попадала радиоактивная пыль. Обмывали зараженные помещения электростанции голыми руками, без защитных перчаток, потому что так было проще работать.

Ликвидация последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Репродукция Фотохроники ТАСС

– В нашем взводе был случай, когда солдаты собрали, пожарили и съели боровики размером с тарелку из припятского леса, — вспоминает Александр Лощинский. — Когда я об этом узнал, у меня волосы встали дыбом. Как врач, я примерно понимал, что такое радиация, чем она опасна для здоровья, но старался не рассказывать об этом сослуживцам, чтобы не наводить панику. Только после этого дикого случая с грибами начал всем объяснять, что даже бродячих кошек не нужно брать в руки, они «фонят». Старался смягчать подробности, хотя сам был испуган до полусмерти. Утешало одно — на тот момент у меня уже было двое сыновей. Что больше детей у меня не будет, я понимал уже через несколько дней в Припяти. Рассказывали, что в соседнем полку, призванном из Латвии, такой же врач, как я, повесился, осознав, какая долгая и мучительная смерть его ждет. Я решил, что буду держаться до последнего.

Ликвидаторам ежедневно сообщали, какой сейчас на ЧАЭС радиационный фон, какую дозу они получают. Но что означают эти цифры, большинство просто не понимали. Чувствовали они себя плохо. Постоянно тошнило, болела голова, краснели и отекали ноги, но люди предпочитали объяснять эти симптомы переутомлением. Шутили, что чувствуют себя как беременные девицы.

– Мы тогда были очень молодыми парнями, о здоровье думали мало, — делится воспоминаниями Валентин Грач. — Поэтому нас больше всего волновал один вопрос: останемся ли мы мужчинами, когда вернемся домой. Начальство нас успокаивало, что ничего с нами не станется. Хотелось верить, но сомнения все равно были. Помню, в части был популярен стишок: «Спасибо партии родной за мирный атом, теперь я буду спать с женой, как с родным братом». Тогда многие верили, что лучшее средство, чтобы вывести радиацию — это принять сто грамм алкоголя на ночь. И хотя в зоне отчуждения был строгий «сухой закон», умудрялись как-то доставать самогон и выпивать «лечебную» дозу. Тошнота на время проходила. Не знаю, что помогало — алкоголь или самовнушение. А если говорить серьезно, то тогда мы просто разрывались между чувством патриотизма и желанием сбежать, куда глаза глядят.

Какой вред их здоровью нанесло облучение, ликвидаторы смогли в деталях изучить лишь позднее, в изнурительных походах по врачам и больницам. Причем медики не знали, что с ними делать, как и чем лечить, ведь официально пострадавших от радиации в СССР не было.

– В первые годы после катастрофы в Чернобыле государство утверждало, что ее жертвами стали лишь 29 человек, принявших на себя первый удар и умершие от лучевой болезни, — говорит корреспонденту РП руководитель общественной организации «Чернобылец» Артем Перегудов. — Позднее официально признали, что от полученного облучения скончалось 300 человек, принимавших участие в ликвидации последствий аварии. Однако по подсчетам общественных организаций, не менее 60 тыс. ликвидаторов умерли, а еще 200 тыс. стали инвалидами из-за событий тех лет. Причина таких статистических расхождений в том, что очень сложно доказать, что та или иная болезнь развились из-за полученной дозы радиации. Поэтому чернобыльцам пришлось тратить много сил на борьбу не только с болезнью, но и с государством, не желавшим признавать нанесенный их здоровью ущерб. Первую «заботу» о себе ликвидаторы почувствовали еще по дороге домой.

– Мы возвращались на поезде, — вспоминает Дмитрий Механошин. — Ехать нужно было несколько суток. Проводница постоянно заходила и спрашивала, не нужно ли нам чего. Говорила: «Если вам чай понадобится, только скажите, я сразу принесу. Не нужно самим за всем бегать, отдыхайте». Поначалу мы были приятно удивлены. А потом догадались расспросить, почему к нам такое внимание. И честная проводница сказала прямо: «А нечего по вагону шастать и заразу разносить». Это был первый случай, когда к нам отнеслись как к прокаженным. Потом мы привыкли. Когда нам сейчас на торжественных собраниях говорят, что мы «спасли мир, предотвратив ядерную катастрофу», я всегда вспоминаю слова той проводницы из поезда.